Зачем нужна наука в России?

Первая реакция российского обывателя (в самом лучшем смысле этого слова) на слова о бедственном положении отечественной науки, в особенности фундаментальной, - это осуждение позиции власть предержащих. Однако, узнав, например, что средние затраты на производство одной более-менее приличной научной статьи в области молекулярной биологии и микробиологии, нередко посвященной довольно частному даже с точки зрения специалиста вопросу, составляют 2-6 млн руб., многие граждане, не имеющие прямого отношения к научной работе, начинают резонно задумываться, насколько целесообразно в нынешней ситуации оплачивать столь дорогостоящее любопытство ученых. Так ли уж не правы в этой связи чиновники, настойчиво требующие развития «инноватики», перехода исследовательских работ в опытно-конструкторские и последующей коммерциализации?
Смею утверждать, что в целом не очень правы. Если продуктивность отечественной фундаментальной науки местами остается на приемлемом уровне: хоть медленно и со скрипом, но многие коллективы ухитряются публиковать свои исследования в хороших международных журналах, многих наших ученых знают в мировом научном сообществе и т.д., - то наукоемкая продукция, являющаяся плодом отечественных научных (а не только конструкторских) разработок, особенно в области знакомых мне биологических наук, - объект редчайший. Существуют, конечно, немногочисленные исключения, скорее подтверждающие общее правило. Происходит это главным образом потому, что в промышленности отсутствует обоснованный спрос на внедрение реальных (т.е. таких, которые реально получить в разумные сроки и за имеющиеся деньги) научных результатов. Случаи, когда какой-то «инновативный» продукт доводится изобретателями его идеи непосредственно до коммерциализации, очень редки не только у нас, но и во всём мире. А конкретных заказов на действительно решаемую задачу, поступающих от людей, ясно понимающих, что и зачем им нужно (т.е. от компетентного Заказчика), на отечественном рынке крайне мало. Возможно, в некоторых областях, например в оборонной промышленности, авиационной и космической технике, положение лучше, но я не эксперт в этих вопросах и поэтому развивать эту тему не буду.
Получается, что с точки зрения прямой финансовой эффективности вложения в отечественную биологию и большинство других областей фундаментальных исследований были и еще долго будут убыточными. Так за что же платит российский налогоплательщик, когда Минфин перечисляет определенные (по мнению ученых, резко недостаточные) суммы на научные исследования, включая фундаментальную науку? Попробуем разобраться, для чего нужна наука именно российскому обществу, учитывая специфику сложившейся на сегодня ситуации.
Наука для общества или общество для науки?
Прежде всего нужно оговориться, что сам тезис, что главное предназначение науки - удовлетворение потребностей общества, не является полностью бесспорным. В советское время, например, была популярна философская концепция (восходящая, видимо, к Аристотелю), что смыслом существования Человека является самопознание Вселенной через посредство мыслящей материи, т.е. нас с вами. В этой парадигме вопрос, зачем обществу платить за науку, имеет очень четкий ответ: будучи хоть не единственным, но одним из самых мощных инструментов познания, наука служит реализации цели существования самого общества, как российского, так и мирового. То есть, в некотором смысле, не трамвай предназначен для публики, а публика для трамвая. Однако смею предположить, что в наше прагматичное время немногие граждане готовы смириться со многомиллиардными затратами бюджетных средств на достижение абстрактного смысла жизни (который они вправе видеть совсем в ином направлении). Поэтому обсудим всё-таки функции науки в поддержании и развитии российского общества.
Стоит ли делать то, что всё равно сделают немцы?
Очевидно, прямое предназначение науки - производство новых знаний. Однако если мы проведем анализ публикаций почти по любой области естественных наук (я говорю «почти», поскольку имеются, к счастью, некоторые исключения), то окажется, что большинство новых результатов производится за пределами Российской Федерации. Причем с таким балансом, что, если отечественная наука в один прекрасный день исчезнет, иностранные ученые, конечно, очень расстроятся, погорюют о некоторых российских коллегах, но в целом на прогрессе науки это печальное событие отразится не очень сильно. К сожалению, аналогичное утверждение можно сделать и относительно роли российской науки в прогрессе технологий. Я не хочу сказать, что у нас ничего толкового не делается. Я утверждаю лишь, что окружающий мир легко проживет и без нашего вклада в общую копилку знаний и технологий. А вот если вдруг «накроется» наука в США, глобальный прогресс будет сильно замедлен на довольно долгий срок.
Следует ли из вышесказанного, что мы платим часть наших налогов зря и что было бы дешевле не вести собственных исследований, а просто приобрести подписку на мировые научные журналы и подождать немного, пока ответы на интересующие нас вопросы не появятся на их страницах? С моей точки зрения - нет. Дело в том, что главенство собственно научного поиска над иными социальными функциями науки бесспорно лишь с точки зрения самих ученых. С точки зрения общества - еще раз подчеркну, что речь идет именно о российском общества, - прочие ее функции могут быть гораздо важнее. Аналогично, в наши дни главная функция армии (особенно стратегических сил) - не столько ведение боя, сколько психологическое сдерживание потенциальных агрессоров. Но эта роль не будет выполнена, если подготовка армии к настоящему бою перестанет быть основной целью как самих военных, так и тех, кто отвечает за их вооружение и снабжение.
Предмет престижа
Как и в случае армии, функция произведения впечатления на иностранных наблюдателей присуща и фундаментальной науке, хоть и в гораздо меньшей степени. Это так называемый международный престиж. В этой сфере существенным является не столько общий уровень научных исследований в стране, сколько наличие ярких работ, «звезд» мирового уровня, таких, как нобелевские лауреаты. В контексте этой задачи деятельность правительства по созданию так называемых centers of excellence путем массовых вливаний денег в отдельные научные центры и группы (как, например, программа мегагрантов) выглядит логичной, хотя и не обязательно эффективной. Однако, Российская Федерация -это не мировое шоу, и главные задачи нашей науки направлены на наши собственные интересы, а не на формирование представлений о нас вовне.
Наш компас земной
Как справедливо отметил Михаил Гельфанд в одном из своих недавних интервью, беда придет не тогда, когда некому станет написать статью в Nature, но когда некому будет прочесть, что там написали другие. Восприятие и трансляция научных знаний, получаемых в мире, являются, по-видимому, значительно более важной функцией российской науки, чем непосредственное получение новой информации своими силами.
Родственной функцией науки является экспертная оценка происходящего. В частности, компетентные пояснения обществу по поводу новых технологий или возникающих угроз. Причем действительно существующее недоверие к Западу не позволяет нашему обществу воспринимать экспертное мнение иностранных ученых, особенно если дело касается таких животрепещущих, с точки зрения обывателя, вопросов, как ГМО, свиной или птичий грипп, коровье бешенство, патогенная E.coli в овощах или астероидная опасность.
Однако компетентность экспертов создается и поддерживается только за счет их реальной работы в науке. Обратите внимание: журналисты практически никогда не обращаются за комментариями по подобным вопросам к преподавателям вузов, но всегда стараются получить объяснения от ученых, даже если те работают не совсем в той области. К слову, авторы большинства хороших научных обзоров-это, как правило, активно работающие исследователи либо (довольно редко) люди, преподающие в вузах, те, кто непосредственно работал в лабораториях в прошлом и продолжает активно общаться с действующими учеными.
Лучше больше или лучше?
В отличие от некоторых малых стран, например Бельгии или Норвегии, которые полностью интегрированы в западный мир и могут не обеспечивать работу своих ученых во всех значимых предметных областях, а поддерживать несколько локальных, но очень качественных исследовательских направлений, обеспечивая их самыми лучшими кадрами (за счет жесткой конкуренции) и ресурсами, российское общество в определенной мере дистанцировано от западной цивилизации (я не осуждаю эту нашу особенность, но просто констатирую ее наличие). В этих условиях функции трансляции знаний и экспертизы требуют сохранения в России так называемой «Великой» науки, т.е. сети научных центров, перекрывающих практически весь фронт современного научного знания. В этой ситуации нам жизненно важно избегать профанации научной работы, которая в последние десятилетия стала настоящим бичом российской науки. Во многом это следствие длительного кризиса недофинансирования, который привел во многих учреждениях к деградации кадрового потенциала и утрате нормального функционирования профессионального сообщества, понижению до неприемлемого уровня внутренних стандартов. В итоге в большинстве российских научных журналов качество рецензирования рукописей упало до уровня, позволяющего опубликовать практически любую ерунду, поддерживая статус ученого при отсутствии реальной компетентности. На мой взгляд, то, что сейчас нужно России, - это не несколько разрозненных групп великолепных исследователей, собранных «в башнях из слоновой кости», способных публиковать время от времени работы в журналах Nature и Science,но нормально функционирующая система институтов и вузовских лабораторий, подавляющее большинство групп в которых регулярно публикуется в журналах среднего уровня, в соответствующих областях. В моей области науки, например, я полагаю целесообразным требовать при защите докторских диссертаций хотя бы трех международных публикаций (и, желательно, не в любых, а в приличных журналах с импакт-фактором не менее 1,5-2).
Учись учить
Не менее важной функцией фундаментальной науки является участие в подготовке кадров, как собственно научных, так и преподавательских и технических. Необходимость непосредственного контакта с хорошими действующими учеными для полноценной подготовки будущих учителей и врачей не вызывает сомнения у большинства коллег, работающих в высшей школе. Наличие условно доступного резерва научных кадров для всё-таки появляющихся осмысленных прикладных проектов (не министерской «инноватики», а реальных работ для компетентных заказчиков) также требует, чтобы эти кадры где-то были обучены и чем-то занимались до их вовлечения в подвернувшийся прикладной проект. Единственная по-настоящему работающая в России сфера науки, во всяком случае биологической, - это фундаментальные исследования (хотя, как я уже говорил, имеются отдельные исключения). Кстати, стать хорошим ученым-прикладником, способным руководить сложным проектом и генерировать его идеологию, заметно сложнее, чем ученым, работающим в фундаментальной науке. Дело в том, что для прикладных исследований помимо научной компетентности нужно еще и очень хорошо понимать реалии практической области (т.е. уметь переключаться между весьма различными стилями мышления), а также обладать определенной психологией, позволяющей эффективно работать именно на применимый результат. Такого рода талант встречается реже, чем просто научный, и подобные кадры куются в нынешней России именно в среде сильных лабораторий, ведущих фундаментальные исследования.
Ум, честь и совесть?
Сходная, но не идентичная образовательной, функция науки - это обеспечение присутствия в обществе определенного процента людей, для которых научное мышление является базовым и естественным. И, с другой стороны, формирование стандартов такого мышления, ориентиров, на которые можно равняться. При кажущейся искусственности этой функции по своему значению она сопоставима со всеми остальными. Простое наличие людей, которые впитали в плоть и кровь такие понятия, как «контроль» и «достоверность», всегда помнящих, что смысл высказывания зависит от принятых определений терминов и понятий, а также еще большего числа людей, регулярно общающихся с первыми (родственников, друзей, учеников), существенно оздоровляет ментальность общества, позволяет противостоять мифологизации и искажению научных истин, ограничивает выход ненаучных стилей мышления (например, религиозного, административного, магического) за пределы свойственных им областей применимости. Иными словами, спасибо нам (ученым) за то, что мы есть (скромность, несомненно, одно из важных моих достоинств. - Прим. автора). Кстати, возможно, в 2018 году нам следует серьезно подумать о кандидатуре нового президента из числа уважаемых ученых-естественников.
Оргвыводы
Таким образом, в целом, с точки зрения общественного блага, российская наука приносит пользу не столько непосредственно научными достижениями, но в основном побочными плодами своего существования. Но стоит ученым хотя бы немного поверить в то, что научный поиск - это не главное в их работе, вся польза этого общественного института испарится как по мановению волшебной палочки. Ровно таким же образом как и исчезнет наша защищенность, если солдаты и генералы поверят в то, что им никогда не придется вступить в бой.
Поэтому, я полагаю, государству следует изменить политику в сфере науки, снизить накал «инновационной» риторики и не пытаться формировать списки «критических технологий», направлений научного прорыва и социально значимых проблем. Лучше будет обеспечить поддержку научных групп в обмен на выполнение разумных требований по качеству и продуктивности их работы. В современной России нет интеллектуального центра, способного направлять научную деятельность в масштабах страны. Но в свете вышесказанного в этом нет никакой необходимости. Вполне можно позволить науке развиваться, подчиняясь ее внутренней логике, ведь для общества на самом деле важно не то, чем конкретно занимается тот или иной коллектив ученых, но то, насколько качественно он это делает.